Tilda Publishing
ВЕЛИКАЯ ЛОЖА РОССИИ
Достопочтенная Ложа №44
Древнего и Принятого Шотландского Обряда,
законно основанная на Востоке города Перми
Древнего и Принятого Шотландского Обряда,
законно основанная на Востоке города Перми
ЗОЛОТОЙ КЛЮЧ
ЛАБЗИН, АЛЕКСАНДР ФЕДОРОВИЧ - (28 апреля 1766 г. - 26 января 1825 г.) - писатель, поэт и переводчик, вице-президент Императорской Академии Художеств. Теоретик мистицизма, один из крупнейших деятелей русского масонства, брат-основатель Ложи "Умирающий Сфинкс".
Любознательность и охота к ученью проявилась в Лабзине очень рано. "Я начал учиться арифметике, будучи еще лет шести", рассказывал он о себе впоследствии, "для того только, что учитель, который приходил учить меня только писать, в разговоре сказал мне, что можно узнать, сколько раз колесо от Москвы до Петербурга обернется, и сколько иголок по дороге уляжется"; это так заинтересовало мальчика, что он пожелал учиться арифметике и быстро постиг ее; впоследствии он всегда оказывал особенную любовь к математике, прибегая к ней иногда и в своих отвлеченных рассуждениях.
В 1776 г. Лабзин был отдан в гимназию при Московском университете, где был в ряду лучших учеников; получая награды за успехи, в 1778 г. переведен был в университет и в 1780 году произведен в студенты.
Классические языки и древняя литература привлекали особенное внимание Лабзина и в университетские годы он основательно изучил произведения классиков, особенно Цицерона, Платона, Плутарха; новейшая литература, изящная и научная, также не оставалась в стороне, и Лабзин еще на университетской скамье следил за нею, даже сам пытался писать: он принимал участие, вместе с другими студентами (преимущественно из питомцем "Дружеского Общества"), в повременном издании Н. И. Новикова "Вечерняя Заря", заключающая в себе лучшие места из древних и новейших писателей, открывающие человеку путь к познанию Бога, самого себя и своих должностей, которые представлены как в нравоучениях, так и в примерах оных, т. е. небольших историях, повестях, анекдотах и других сочинениях, стихами и прозою, служащее продолжением "Утреннего Света" (3 ч., 1782 г.).
В университете Лабзин подпал под нравственное влияние кружка московских масонов Новикова и Шварца, был принят в их "семинарию", из которой вынес то нравственно-религиозное, мистическое направление своей духовной деятельности и нелюбовь к идеям современной ему философии, которые сохранились в нем на всю жизнь. С особенным чувством вспоминал он всегда Шварца, которому обязан был всем своим внутренним миросозерцанием, считая, что он, главным образом, спас его от заблуждений философов ХVIII в.; с Новиковым же Лабзин вел деятельную переписку, прекратившуюся лишь со смертью главы московских масонов (в 1818 г.), а на кончину Шварца (1784 г.) написал стихи, прочитанные в торжественном собрании учеников в честь умершего учителя.
Еще 23 апреля 1783 г. Лабзин был принят членом в общество мартинистов и 28 апреля, в день своего рождения, дал торжественный обет на служение Богу, служение, которому он решил уже тогда посвятить свою жизнь. Выйдя из университета в 1784 г. с основательными знаниями в новых языках, Лабзин определился в московское губернское правление переводчиком, в 1785 г. получил чин губернского и в 1787 г. — коллежского секретаря и тогда же перешел, переводчиком же, в конференцию Московского университета.
В это время, вероятно нуждаясь в заработке, он перевел с французского языка незадолго до этого игранную с большим успехом на московской сцене "Фигарову женитьбу, в 5 действиях, соч. Бомарше" (М., 1787 г.) и "Судью, в 5 действиях, соч. Мерсье" (М. 1788 г.).
В 1789 г. (6 декабря), после крушения Новиковской "Типографической Компании", к которой Лабзин был близок, он перевелся на службу в Петербург.
Переселившись в Петербург, Лабзин поступил в секретную экспедицию с.-петербургского почтамта, где на его обязанности лежало следить за иностранными газетами (а также и частными письмами) и не пропускать в публику ничего, что могло бы вредно повлиять на настроение умов. Правительство в это время было особенно тревожно настроено ввиду событий, совершавшихся во Франции, а потому можно предполагать, что Лабзин, как и все вообще мартинисты, несочувственно и даже враждебно относившийся к освободительной философии ХVIIІ века и к "буйству разума", служил ревностно, "не только за страх, но и за совесть"; подтверждением этому может быть и то, что Лабзин получал денежные награды и быстро шел в чинах: в 1792 г. (31 декабря) он был произведен прямо в коллежские асессоры, в 1795 г., "по Высочайшему указу, за отличие по особому поручению", в надворные и, наконец, уже при Павле, 14 октября 1797 г., — в коллежские советники.
В 1794 г. (15 октября) Лабзин женился на вдове Анне Евдокимовне Карамышевой, урожденной Яковлевой, в которой, несмотря на разницу лет (она была старше его 8 годами), нашел верную спутницу, разделявшую его убеждения с энтузиазмом и искренностью и сделавшуюся ревностною сторонницею учения мистиков, во главе которых в России суждено было стать ее мужу.
Служба Лабзина в почтамте продолжалась около 10 лет; 17 апреля 1799 г. он, с чином статского советника, был переведен в Коллегию иностранных дел, а 6 сентября, кроме того, был назначен и конференц-секретарем Императорской Академии Художеств.
В то же время ему и Александру Вахрушеву император Павел, избранный незадолго перед тем гроссмейстером Мальтийского ордена, поручил составить "Историю ордена Святого Иоанна Иерусалимского", которая вышла в 5-ти частях в 1799—1801 г. (труд этот был, большею частью, переводом сочинения Верто). Император 1 января 1801 г. дал Лабзину звание историографа ордена и, кроме того, за время своего царствования, наградил его 2000 руб. и двумя бриллиантовыми перстнями.
В качестве конференц-секретаря Академии Художеств, а затем ее вице-президента Лабзин много сделал для академии, как человек энергичный, дельный и с изящною натурою: он принимал живейшее участие в судьбах русского искусства и его деятелей, которые сохранили о нем благодарное воспоминание.
Помимо административной работы, Лабзин с особенною любовью следил за педагогическою стороной академической жизни: он часто приглашал к себе воспитанников, учил и заставлял их петь русские песни, устраивал для них домашние спектакли, на которых играл и сам, сочиняя для театра небольшие пьесы в стихах, — что показывает живость его натуры и здравый взгляд на воспитание.
Родители смело поручали ему детей своих, как родному, и он принимал все меры для успешного образования учеников; жена Лабзина, женщина добрая, не имевшая к тому же своих детей, разделяла с мужем его заботы о воспитанниках академии, для которых иногда устраивались и беседы религиозно-нравственного характера.
В речах своих, произносимых на торжественных собраниях академии, Лабзин касался вопросов религии и нравственности в воспитании.
26 октября 1804 г. Лабзин, незадолго перед тем (11 января) произведенный в действительные статские советники, был переведен из Коллегии иностранных дел директором департамента военных морских сил, с оставлением в должности конференц-секретаря Академии Художеств.
По новому званию своему Лабзину приходилось много работать, составляя годовые отчеты по министерству и исполняя, помимо текущих дел, различные поручения министра П. В. Чичагова; в 1805 году (2 апреля) он получил орден Анны 2-й ст. с бриллиантами, а через два дня (4 апреля) назначен членом в Государственный адмиралтейский департамент.
Служба одновременно по двум ведомствам, требовавшая затраты сил и времени, не помешала Лабзину в эту именно пору вступить на поприще литературной деятельности в мистическом направлении; в деятельности этой, которая прежде всего удовлетворяла до известной степени его самого, давая ему возможность разбираться в сложных вопросах внутренней жизни, Лабзин видел особое призвание свыше. Искренно преданный христианству, человек глубоко религиозный и истинно православный, приверженный к церкви, Лабзин всеми способами стремился к отысканию вечных истин и к созданию той мистической "внутренней" церкви, в которой он видел залог людского счастья на земле, прообраз церкви небесной.
Вступив в масонство еще в 1783 году, Лабзин, но удовлетворенный известными ему ложами, основал в 1800 г. свою собственную ложу "Умирающего Сфинкса". которая, по его мысли, должна была стремиться к разгадке всех таинственных явлений мира внешнего и внутреннего.
Деятельность ложи, начавшей свои собрания 15 января 1800 г., продолжалась вплоть до закрытия масонских лож в 1822 г. Лабзин стал во главе ее, в звании великого мастера; он с редкою энергиею и настойчивостью работал с новыми членами, руководил их работами над самими собою, старался помогать им в искании истины, собирал братьев в заседания, происходившие то в его квартире, то в нанятом помещении, читал в них речи и наставления, вел журналы собраний, указывал ученикам работу, наставлял их, а в случае провинностей или небрежного отношения к ложе налагал на них наказания или даже совсем исключал из числа "братий". В числе членов его ложи, как известно, были: Н. И. Новиков, О. А. Поздеев, М. Я. Мудров, Ю. Н. Бартенев (женившийся в 1819 г. на племяннице и воспитаннице Лабзина, Е. С. Микулиной), П. Беляев (секретарь ложи, отец декабриста), А. О. Голубев, Вс. Н. Жадовский, Н. С. Кожухов, Е. А. Кушелев, братья Маркеловы, А. П. Мартынов, А. Л. Витберг, Ф. И. и Ан. И. Прянишниковы, Е. Г. Рогожин, В. В. Романовский, Д. П. Рунич, Н. И. Свистунов, К. П. Скворцов (секретарь Лабзина), А. Вахрушев, кн. Г. П. Гагарин, К. А. Лохвицкий, X. А. Чеботарев, И. П. Чернов (завещавший в 1817 г. ложе свое имущество), бр. Б. Г., Е. Г. и К. Г. Чиляевы и многие другие, как в Петербурге, так и в других городах; наконец, в собраниях ложи участвовала и А. Е. Лабзина.
В деятельности ложи, кроме религиозно-нравственных целей, стоявших на первом месте, следует отметить и ее филантропические задачи, для чего между братьями происходили сборы пожертвований, распределявшихся между нуждающимися лицами самых разнообразных общественных положений.
Масонская деятельность Лабзина, снискавшая ему большую известность, год от году становилась шире и шире, распространяясь по всем концам России; в нем многие признавали опытного наставника, в его красноречивых беседах и письмах "искатели истины" находили успокоение и разрешение наболевших религиозных вопросов.
Тогдашнее духовенство за редкими исключениями было малообразованно и потому не могло прийти на помощь людям, искавшим разъяснения внутреннего содержания религии.
Лабзин видел это, а успех его проповеднической деятельности на практике давал ему силы на дальнейшую работу и заставлял его видеть в этой именно деятельности какое-то особое призвание свое. Одновременно с деятельностью главы масонской ложи он начинает заниматься изданием книг мистического содержания, в которых видит могучее средство для распространения в обществе истинных, по его мнению, знаний и понятий о "внутренней" церкви.
Мистические писатели, преимущественно германские — Юнг-Штиллинг и Эккартсгаузен, — с их туманными представлениями и неопределенными, однако сильно говорящими неясному простому чувству, символами и фигурами, давали Лабзину богатый материал, — и он бросился в кипучую издательскую деятельность, сперва как переводчик, а затем — как основатель и составитель известного "Сионского Вестника", оставившего столь яркий след в истории нашей умственной и духовной жизни первой четверти XIX века. Одно за другим Лабзин выпустил в свет множество изданий, которые покровительствовались и находили поддержку в нашем правительстве, видевшем в них одно из средств борьбы с "буйством разума" и разрушительными последствиями освободительной философии и энциклопедизма, порожденных отрицанием религии.
1 января 1806 года вышел 1-й № "Сионского Вестника", сплошь составленный из статей самого издателя, который, несмотря на ограниченность своих средств и недосуг, посвящал ему все свое время и всю энергию и работал почти без помощников.
Целью журнала было распространение в обществе истинных, с точки зрения издателя, понятий о религии, толкование и популяризация Св. Писания, рассуждения духовно-нравственные и религиозные, разработка вопросов веры и т. п. Имени издателя на журнале не значилось, а некоторые статьи свои он подписывал псевдонимом "Феопемпт Мисаилов". Первые же книжки журнала вызвали к нему большое сочувствие со стороны многих духовных и светских лиц: Феофилакт, епископ калужский, митрополиты — с.-петербургский Амвросий и московский Платон, Филарет (впоследствии митрополит московский), Даниил, архиеп. могилевский и витебский, ректоры академий, архимандриты монастырей, священники и монахи наперерыв выражали издателю свое сочувствие и благодарность за журнал.
Но были, конечно, и враги издания, видевшие в нем отступления от учения православной церкви, проповедь индифферентизма, неправильные толкования и объяснения таинств, вообще много мест, противоречащих "истине", приводящих в недоумение, рождающих сомнение и даже неприличных; император Александр поручил, уже в середине 1806 г., графу П. В. Завадовскому (министру народного просвещения) и Н. Н. Новосильцеву рассмотреть журнал, — и он, по представлению обер-прокурора Св. Синода кн. А. Н. Голицына, был запрещен, прекратившись на сентябрьской книжке, "по обстоятельствам немаловажным и не от его воли зависящим", как объявил Лабзин подписчикам.
Лабзин сделался одним из секретарей, а потом директором и членом комитета Общества, которому покровительствовал сам император Александр І, начавший к этому времени оказывать большое расположение к мистицизму.
Деятельность Лабзина в Библейском Обществе, а наряду с этим его неутомимая издательская работа обратили и на него особенное внимание Александра І и кн. Голицына, которые не могли не видеть, с каким интересом относились читатели к трудам Лабзина и какой успех имели издававшиеся им книги мистического содержания.
Таким образом постепенно у Лабзина возобновилась надежда на возможность продолжить издание "Сионского Вестника"; кн. Голицын сочувственно отнесся теперь к желанию Лабзина и не только убедил императора Александра I разрешить издание журнала, но исходатайствовал Лабзину награждение орденом св. Владимира 2-й степени.
Награждение это сопровождалось замечательным рескриптом (от 12-го декабря 1816 года), в котором были засвидетельствованы "добровольная ревность и неусыпные труды" Лабзина, употребляемые им "для издания на отечественном языке многих книг, руководствующих к образованию духа и жизни по началам религии, единым твердым и истинным", и выражалась надежда, что Лабзин продолжит "способствовать соотечественникам различными стезями познания умудряться во всеобъемлющую простоту христианства". Воспрянув духом, Лабзин проектировал теперь издание "Сионского Вестника" на более широких началах и, основываясь на сочувствии и благоволении Государя, просил освободить журнал от предварительной цензуры и прикомандировать к нему, в качестве постоянных, с жалованьем, помощников, нескольких лиц, известных ему своею ревностью к делу распространения мистических сочинений (Е. Г. Чиляева, А. Иконникова — бывшего воспитателя в Царскосельском Лицее, — Ю. Н. Бартенева, В. Спичакова и В. Кожина)... Между тем, не дожидаясь осуществления своих широких планов, Лабзин приступил к изданию журнала (1-я книжка которого вышла в апреле 1817 г.), получив из Кабинета, через посредство кн. Голицына, 15000 руб., выданных Государем как вспомоществование "Сионскому Вестнику"; во главе подписавшихся на журнал (он был посвящен "Господу Иисусу Христу"...) стоял сам Император, за которым последовали великие князья, высшие сановники, духовные особы, учреждения, общества и частные лица. Слыша со всех сторон похвалы журналу и вообще своей издательской деятельности, Лабзин, человек большого самолюбия, считал, что его заслуги еще недостаточно оценены обществом, и, для еще большего поднятия себя во мнении своих поклонников, а особенно для придания себе силы в глазах своих противников, стал ходатайствовать о производстве своем в тайные советники и о назначении сенатором.
Ходатайство это осталось безуспешным, но 12 января 1818 г. Лабзин был назначен вице-президентом Академии художеств.
Недолго, однако, Лабзин пользовался плодами своих успехов и расположением правительства.
Враги его деятельности, как и прежде, не дремали; митрополит Филарет, Иннокетий (Смирнов), кн. С. А. Ширинский-Шихматов, А. С. Стурдза, архим. Фотий и многие другие, следя за статьями "Сионского Вестника", старались вооружить против Лабзина благоволивших к нему кн. Голицына и самого Императора; они обвиняли Лабзина в том, что статьями своего журнала, отрицая необходимость церковной обрядности и форм, он подрывает уважение к церкви, стремится к уничтожению святости преданий православной церкви, отрицает необходимость принадлежности к ней для достижения вечного спасения, неправильно толкует и даже отрицает некоторые таинства и вообще вводит учение, противное обрядам и установлениям Вселенских Соборов, не соглашается с истинами Символа Веры и заявляет себя противником внешней церкви.
Как и в 1806 году враги Лабзина восторжествовали: князь Голицын согласился, наконец, с А. С. Стурдзой о необходимости подчинить "Сионский Вестник" духовной цензуре, и решение это, с согласия Императора Александра, в июне 1818 года было объявлено Лабзину.
Последний, видя в таком распоряжении желание прекратить существование его журнала, объявил в газетах о том, что он не может более продолжать издание "Сионского Вестника", который и остановился на июльской книжке (всего вышло, с 1806 г., IX частей или 25 книжек).
Эта новая неудача так повлияла на Лабзина, что он стал страдать сильными припадками падучей болезни, а в марте 1819 г. вынужден был взять полугодовой отпуск и уехать для лечения в село Рай-Семеновское (серпуховского уезда, московской губ.), славившееся своими целебными минеральными источниками и курортом, устроенным владельцем села А. П. Нащокиным.
Перед отъездом своим Лабзин получил от Государя 3000 pуб. на путевые издержки.
Хотя здоровье Лабзина не поправилось и припадки падучей болезни продолжались, однако он, вернувшись в Петербург в сентябре 1819 г., продолжал с неослабною энергиею работу в своей ложе "Умирающего Сфинкса" и трудился над изданием книг в излюбленном им направлении.
Со времени возобновления "Сионского Вестника" он издает множество сочинения на христианские темы.
1822 год закончил собою служебную общественную и литературную деятельность Лабзина: в заседании совета Академии художеств, происходившем 13 сентября 1822 г., А. Н. Оленин, ее президенту заявил о предстоящих выборах трех почетных любителей и предложил к избранию гр. Гурьева, гр. Аракчеева и гр. Кочубея.
Лабзин воспротивился избранию этих лиц, особенно избранию гр. Кочубея и, на возражение Оленина что гр. Кочубей — лицо близкое к Государю, заявил, что если достаточным поводом для избрания в почетные любители может быть признана близость к особе Государя, то он, в свою очередь, может предложить не менее близкое лицо — именно лейб-кучера Илью Байкова.
Весть об этом быстро распространилась по городу и уже 10 сентября гр. Милорадович просил Оленина уведомить его письменно о том, что произошло.
Таким образом, дело приняло официальный оборот, и умолчать о нем, как намерен был поступить Оленин, было уже нельзя.
Гр. Милорадович препроводил доклад Оленина, вместе со своим письмом, к Государю, находившемуся тогда в Вероне — и 20 октября последовал указ Сенату, коим Лабзин был отставлен от службы, кн. Голицыну приказано было объявить Оленину строгий выговор за недонесение о случившемся, а гр. Милорадовичу — выслать Лабзина из столицы с запрещением въезда в нее без особого разрешения.
По указанию гр. Кочубея, местом ссылки был избран г. Сенгилей, Симбирской губ., и Лабзин, получив от кн. Голицына, из бывших в его распоряжении сумм, 2000 руб., 13 ноября 1822 г. выехал из Петербурга, в распутицу, в чужой коляске, с престарелою женою своею Анною Евдокимовною и воспитанницей С. А. Мудровой.
Многие воспитанники Академии художеств ходили прощаться с ним, желая выказать ему свое внимание... Около Москвы экипаж, в котором ехали изгнанники, опрокинулся, с Лабзиным сделался его обычный припадок, а жена его повредила себе ногу. Добравшись до города, они остановились у старинного своего знакомого и друга, доктора и масона М. Я. Мудрова, принявшего их с особенною торжественностью и почетом, но уже на другой день им велено было выехать дальше.
Только в начале декабря Лабзин приехал в Симбирск, где некоторые его поклонники устроили ему встречу и наперерыв предлагали свою помощь.
Доехав, наконец, до Сенгилея, в глухое зимнее время, Лабзин с женою поместились в холодной, простой избе, испытывали всевозможные лишения и не имели возможности пользоваться медицинскою помощью, за неимением в городе доктора.
Один из старинных друзей Лабзина, П. П. Тургенев (масон, брат Ив. Петр. Тургенева), узнав о нужде его, снабдил его домашними и лекарственными припасами.
В половине мая 1823 г. Лабзину, по ходатайству кн. Голицына, разрешено было переселиться в Симбирск, причем ему пожалована была пенсия в 2000 руб. в год. В Симбирске Лабзин вскоре приобрел себе общее уважение и среди старых масонов, во главе с кн. М. П. Баратаевым, и среди симбирского общества.
Относясь сперва с недоверием к новым знакомствам, Лабзин вскоре стал сближаться с представителями местного общества: здесь познакомился и близко сошелся он с М. А. Дмитриевым, тогда еще молодым человеком, оставившим любопытные воспоминания об этом знакомстве; часто Лабзин бывал у архимандрита Серафима и у кн. Баратаева под Симбирском, и вскоре совсем примирился со своею судьбою. "Я думал", говорил он М. А. Дмитриеву, "что, уезжая из Петербурга, я оставляю там друзей, каких уж не нажить; но, вместо того, я нашел таких искренних и добрых друзей, каких у меня и там не было". Однако перенесенные Лабзиным волнения и неприятности сильно потрясли его здоровье, и он скончался в Симбирске 26 января 1825 г., 59 лет от рождения, и был погребен в Покровском монастыре.
Лабзин всегда производил сильное впечатление на всех, с кем случалось ему вступать в соприкосновение.
Его энергия и работоспособность были изумительны, и не мудрено, что он часто подавлял своею личностью людей, входивших с ним в сношения.
Известный Витберг, вспоминая о его превосходном даре слова, быстром взгляде и добром сердце, говорит, что "пылкий характер" Лабзина, при большом его самолюбии, "часто завлекал его в ошибки, но стремление его было всегда чисто"; "его неукротимый характер, — говорит Д. П. Рунич, — нисколько не влиял на прекрасные качества его сердца и еще менее на чистоту его стремлений". Сама наружность Лабзина, его манера ходить, высоко держа голову, очки, большой нос и что-то презрительное в губах придавали ему вид важный и гордый.
Лабзин, как и все вообще мистики, стремился, всеми силами души и вполне искренно, к раскрытию истинного значения христианства; разъяснения и удовлетворения этой потребности верующих людей нельзя было ожидать от тогдашнего духовенства, державшегося старых традиций и не шедшего навстречу внутренним запросам общества, но, в то же время, не хотевшего допустить, чтобы истолкованием религии занимались люди светские, в которых оно всегда готово было видеть сектантов и отступников от православия.
Отсюда же проистекали и все гонения на Лабзина, в увлечении своем и дошедшего, быть может, до некоторых крайностей, вызванных, однако, не злонамеренностью. "Каждый истинный христианин, есть мистик, и всякий мистик есть христианин", говорил он. И действительно, его приверженность к христианству, православной церкви и ее иерархии были безграничны: свидетельства беспристрастных современников все сходятся в этом отношении. "Оставляя в стороне, — говорит про Лабзина исследователь истории религиозного мистицизма И. А. Чистович, — крайности его мистического направления, нельзя не признать искренности и горячности его в вере и его неустанной и самоотверженной деятельности, направленной к распространению в современном обществе понятий о живом и деятельном христианстве, к пробуждению в нем духа любви Христовой и к отвлечению его от низменных интересов, к исканию царства Божия". Некоторые отрицательные черты характера Лабзина не могут, поэтому, затемнить, облив его, как человека цельного и во многих отношениях замечательного.
Лабзин состоял почетным членом Московского университета и действительным членом Беседы любителей Русского слова.
(с) П. А. Бессонов
Любознательность и охота к ученью проявилась в Лабзине очень рано. "Я начал учиться арифметике, будучи еще лет шести", рассказывал он о себе впоследствии, "для того только, что учитель, который приходил учить меня только писать, в разговоре сказал мне, что можно узнать, сколько раз колесо от Москвы до Петербурга обернется, и сколько иголок по дороге уляжется"; это так заинтересовало мальчика, что он пожелал учиться арифметике и быстро постиг ее; впоследствии он всегда оказывал особенную любовь к математике, прибегая к ней иногда и в своих отвлеченных рассуждениях.
В 1776 г. Лабзин был отдан в гимназию при Московском университете, где был в ряду лучших учеников; получая награды за успехи, в 1778 г. переведен был в университет и в 1780 году произведен в студенты.
Классические языки и древняя литература привлекали особенное внимание Лабзина и в университетские годы он основательно изучил произведения классиков, особенно Цицерона, Платона, Плутарха; новейшая литература, изящная и научная, также не оставалась в стороне, и Лабзин еще на университетской скамье следил за нею, даже сам пытался писать: он принимал участие, вместе с другими студентами (преимущественно из питомцем "Дружеского Общества"), в повременном издании Н. И. Новикова "Вечерняя Заря", заключающая в себе лучшие места из древних и новейших писателей, открывающие человеку путь к познанию Бога, самого себя и своих должностей, которые представлены как в нравоучениях, так и в примерах оных, т. е. небольших историях, повестях, анекдотах и других сочинениях, стихами и прозою, служащее продолжением "Утреннего Света" (3 ч., 1782 г.).
В университете Лабзин подпал под нравственное влияние кружка московских масонов Новикова и Шварца, был принят в их "семинарию", из которой вынес то нравственно-религиозное, мистическое направление своей духовной деятельности и нелюбовь к идеям современной ему философии, которые сохранились в нем на всю жизнь. С особенным чувством вспоминал он всегда Шварца, которому обязан был всем своим внутренним миросозерцанием, считая, что он, главным образом, спас его от заблуждений философов ХVIII в.; с Новиковым же Лабзин вел деятельную переписку, прекратившуюся лишь со смертью главы московских масонов (в 1818 г.), а на кончину Шварца (1784 г.) написал стихи, прочитанные в торжественном собрании учеников в честь умершего учителя.
Еще 23 апреля 1783 г. Лабзин был принят членом в общество мартинистов и 28 апреля, в день своего рождения, дал торжественный обет на служение Богу, служение, которому он решил уже тогда посвятить свою жизнь. Выйдя из университета в 1784 г. с основательными знаниями в новых языках, Лабзин определился в московское губернское правление переводчиком, в 1785 г. получил чин губернского и в 1787 г. — коллежского секретаря и тогда же перешел, переводчиком же, в конференцию Московского университета.
В это время, вероятно нуждаясь в заработке, он перевел с французского языка незадолго до этого игранную с большим успехом на московской сцене "Фигарову женитьбу, в 5 действиях, соч. Бомарше" (М., 1787 г.) и "Судью, в 5 действиях, соч. Мерсье" (М. 1788 г.).
В 1789 г. (6 декабря), после крушения Новиковской "Типографической Компании", к которой Лабзин был близок, он перевелся на службу в Петербург.
Переселившись в Петербург, Лабзин поступил в секретную экспедицию с.-петербургского почтамта, где на его обязанности лежало следить за иностранными газетами (а также и частными письмами) и не пропускать в публику ничего, что могло бы вредно повлиять на настроение умов. Правительство в это время было особенно тревожно настроено ввиду событий, совершавшихся во Франции, а потому можно предполагать, что Лабзин, как и все вообще мартинисты, несочувственно и даже враждебно относившийся к освободительной философии ХVIIІ века и к "буйству разума", служил ревностно, "не только за страх, но и за совесть"; подтверждением этому может быть и то, что Лабзин получал денежные награды и быстро шел в чинах: в 1792 г. (31 декабря) он был произведен прямо в коллежские асессоры, в 1795 г., "по Высочайшему указу, за отличие по особому поручению", в надворные и, наконец, уже при Павле, 14 октября 1797 г., — в коллежские советники.
В 1794 г. (15 октября) Лабзин женился на вдове Анне Евдокимовне Карамышевой, урожденной Яковлевой, в которой, несмотря на разницу лет (она была старше его 8 годами), нашел верную спутницу, разделявшую его убеждения с энтузиазмом и искренностью и сделавшуюся ревностною сторонницею учения мистиков, во главе которых в России суждено было стать ее мужу.
Служба Лабзина в почтамте продолжалась около 10 лет; 17 апреля 1799 г. он, с чином статского советника, был переведен в Коллегию иностранных дел, а 6 сентября, кроме того, был назначен и конференц-секретарем Императорской Академии Художеств.
В то же время ему и Александру Вахрушеву император Павел, избранный незадолго перед тем гроссмейстером Мальтийского ордена, поручил составить "Историю ордена Святого Иоанна Иерусалимского", которая вышла в 5-ти частях в 1799—1801 г. (труд этот был, большею частью, переводом сочинения Верто). Император 1 января 1801 г. дал Лабзину звание историографа ордена и, кроме того, за время своего царствования, наградил его 2000 руб. и двумя бриллиантовыми перстнями.
В качестве конференц-секретаря Академии Художеств, а затем ее вице-президента Лабзин много сделал для академии, как человек энергичный, дельный и с изящною натурою: он принимал живейшее участие в судьбах русского искусства и его деятелей, которые сохранили о нем благодарное воспоминание.
Помимо административной работы, Лабзин с особенною любовью следил за педагогическою стороной академической жизни: он часто приглашал к себе воспитанников, учил и заставлял их петь русские песни, устраивал для них домашние спектакли, на которых играл и сам, сочиняя для театра небольшие пьесы в стихах, — что показывает живость его натуры и здравый взгляд на воспитание.
Родители смело поручали ему детей своих, как родному, и он принимал все меры для успешного образования учеников; жена Лабзина, женщина добрая, не имевшая к тому же своих детей, разделяла с мужем его заботы о воспитанниках академии, для которых иногда устраивались и беседы религиозно-нравственного характера.
В речах своих, произносимых на торжественных собраниях академии, Лабзин касался вопросов религии и нравственности в воспитании.
26 октября 1804 г. Лабзин, незадолго перед тем (11 января) произведенный в действительные статские советники, был переведен из Коллегии иностранных дел директором департамента военных морских сил, с оставлением в должности конференц-секретаря Академии Художеств.
По новому званию своему Лабзину приходилось много работать, составляя годовые отчеты по министерству и исполняя, помимо текущих дел, различные поручения министра П. В. Чичагова; в 1805 году (2 апреля) он получил орден Анны 2-й ст. с бриллиантами, а через два дня (4 апреля) назначен членом в Государственный адмиралтейский департамент.
Служба одновременно по двум ведомствам, требовавшая затраты сил и времени, не помешала Лабзину в эту именно пору вступить на поприще литературной деятельности в мистическом направлении; в деятельности этой, которая прежде всего удовлетворяла до известной степени его самого, давая ему возможность разбираться в сложных вопросах внутренней жизни, Лабзин видел особое призвание свыше. Искренно преданный христианству, человек глубоко религиозный и истинно православный, приверженный к церкви, Лабзин всеми способами стремился к отысканию вечных истин и к созданию той мистической "внутренней" церкви, в которой он видел залог людского счастья на земле, прообраз церкви небесной.
Вступив в масонство еще в 1783 году, Лабзин, но удовлетворенный известными ему ложами, основал в 1800 г. свою собственную ложу "Умирающего Сфинкса". которая, по его мысли, должна была стремиться к разгадке всех таинственных явлений мира внешнего и внутреннего.
Деятельность ложи, начавшей свои собрания 15 января 1800 г., продолжалась вплоть до закрытия масонских лож в 1822 г. Лабзин стал во главе ее, в звании великого мастера; он с редкою энергиею и настойчивостью работал с новыми членами, руководил их работами над самими собою, старался помогать им в искании истины, собирал братьев в заседания, происходившие то в его квартире, то в нанятом помещении, читал в них речи и наставления, вел журналы собраний, указывал ученикам работу, наставлял их, а в случае провинностей или небрежного отношения к ложе налагал на них наказания или даже совсем исключал из числа "братий". В числе членов его ложи, как известно, были: Н. И. Новиков, О. А. Поздеев, М. Я. Мудров, Ю. Н. Бартенев (женившийся в 1819 г. на племяннице и воспитаннице Лабзина, Е. С. Микулиной), П. Беляев (секретарь ложи, отец декабриста), А. О. Голубев, Вс. Н. Жадовский, Н. С. Кожухов, Е. А. Кушелев, братья Маркеловы, А. П. Мартынов, А. Л. Витберг, Ф. И. и Ан. И. Прянишниковы, Е. Г. Рогожин, В. В. Романовский, Д. П. Рунич, Н. И. Свистунов, К. П. Скворцов (секретарь Лабзина), А. Вахрушев, кн. Г. П. Гагарин, К. А. Лохвицкий, X. А. Чеботарев, И. П. Чернов (завещавший в 1817 г. ложе свое имущество), бр. Б. Г., Е. Г. и К. Г. Чиляевы и многие другие, как в Петербурге, так и в других городах; наконец, в собраниях ложи участвовала и А. Е. Лабзина.
В деятельности ложи, кроме религиозно-нравственных целей, стоявших на первом месте, следует отметить и ее филантропические задачи, для чего между братьями происходили сборы пожертвований, распределявшихся между нуждающимися лицами самых разнообразных общественных положений.
Масонская деятельность Лабзина, снискавшая ему большую известность, год от году становилась шире и шире, распространяясь по всем концам России; в нем многие признавали опытного наставника, в его красноречивых беседах и письмах "искатели истины" находили успокоение и разрешение наболевших религиозных вопросов.
Тогдашнее духовенство за редкими исключениями было малообразованно и потому не могло прийти на помощь людям, искавшим разъяснения внутреннего содержания религии.
Лабзин видел это, а успех его проповеднической деятельности на практике давал ему силы на дальнейшую работу и заставлял его видеть в этой именно деятельности какое-то особое призвание свое. Одновременно с деятельностью главы масонской ложи он начинает заниматься изданием книг мистического содержания, в которых видит могучее средство для распространения в обществе истинных, по его мнению, знаний и понятий о "внутренней" церкви.
Мистические писатели, преимущественно германские — Юнг-Штиллинг и Эккартсгаузен, — с их туманными представлениями и неопределенными, однако сильно говорящими неясному простому чувству, символами и фигурами, давали Лабзину богатый материал, — и он бросился в кипучую издательскую деятельность, сперва как переводчик, а затем — как основатель и составитель известного "Сионского Вестника", оставившего столь яркий след в истории нашей умственной и духовной жизни первой четверти XIX века. Одно за другим Лабзин выпустил в свет множество изданий, которые покровительствовались и находили поддержку в нашем правительстве, видевшем в них одно из средств борьбы с "буйством разума" и разрушительными последствиями освободительной философии и энциклопедизма, порожденных отрицанием религии.
1 января 1806 года вышел 1-й № "Сионского Вестника", сплошь составленный из статей самого издателя, который, несмотря на ограниченность своих средств и недосуг, посвящал ему все свое время и всю энергию и работал почти без помощников.
Целью журнала было распространение в обществе истинных, с точки зрения издателя, понятий о религии, толкование и популяризация Св. Писания, рассуждения духовно-нравственные и религиозные, разработка вопросов веры и т. п. Имени издателя на журнале не значилось, а некоторые статьи свои он подписывал псевдонимом "Феопемпт Мисаилов". Первые же книжки журнала вызвали к нему большое сочувствие со стороны многих духовных и светских лиц: Феофилакт, епископ калужский, митрополиты — с.-петербургский Амвросий и московский Платон, Филарет (впоследствии митрополит московский), Даниил, архиеп. могилевский и витебский, ректоры академий, архимандриты монастырей, священники и монахи наперерыв выражали издателю свое сочувствие и благодарность за журнал.
Но были, конечно, и враги издания, видевшие в нем отступления от учения православной церкви, проповедь индифферентизма, неправильные толкования и объяснения таинств, вообще много мест, противоречащих "истине", приводящих в недоумение, рождающих сомнение и даже неприличных; император Александр поручил, уже в середине 1806 г., графу П. В. Завадовскому (министру народного просвещения) и Н. Н. Новосильцеву рассмотреть журнал, — и он, по представлению обер-прокурора Св. Синода кн. А. Н. Голицына, был запрещен, прекратившись на сентябрьской книжке, "по обстоятельствам немаловажным и не от его воли зависящим", как объявил Лабзин подписчикам.
Лабзин сделался одним из секретарей, а потом директором и членом комитета Общества, которому покровительствовал сам император Александр І, начавший к этому времени оказывать большое расположение к мистицизму.
Деятельность Лабзина в Библейском Обществе, а наряду с этим его неутомимая издательская работа обратили и на него особенное внимание Александра І и кн. Голицына, которые не могли не видеть, с каким интересом относились читатели к трудам Лабзина и какой успех имели издававшиеся им книги мистического содержания.
Таким образом постепенно у Лабзина возобновилась надежда на возможность продолжить издание "Сионского Вестника"; кн. Голицын сочувственно отнесся теперь к желанию Лабзина и не только убедил императора Александра I разрешить издание журнала, но исходатайствовал Лабзину награждение орденом св. Владимира 2-й степени.
Награждение это сопровождалось замечательным рескриптом (от 12-го декабря 1816 года), в котором были засвидетельствованы "добровольная ревность и неусыпные труды" Лабзина, употребляемые им "для издания на отечественном языке многих книг, руководствующих к образованию духа и жизни по началам религии, единым твердым и истинным", и выражалась надежда, что Лабзин продолжит "способствовать соотечественникам различными стезями познания умудряться во всеобъемлющую простоту христианства". Воспрянув духом, Лабзин проектировал теперь издание "Сионского Вестника" на более широких началах и, основываясь на сочувствии и благоволении Государя, просил освободить журнал от предварительной цензуры и прикомандировать к нему, в качестве постоянных, с жалованьем, помощников, нескольких лиц, известных ему своею ревностью к делу распространения мистических сочинений (Е. Г. Чиляева, А. Иконникова — бывшего воспитателя в Царскосельском Лицее, — Ю. Н. Бартенева, В. Спичакова и В. Кожина)... Между тем, не дожидаясь осуществления своих широких планов, Лабзин приступил к изданию журнала (1-я книжка которого вышла в апреле 1817 г.), получив из Кабинета, через посредство кн. Голицына, 15000 руб., выданных Государем как вспомоществование "Сионскому Вестнику"; во главе подписавшихся на журнал (он был посвящен "Господу Иисусу Христу"...) стоял сам Император, за которым последовали великие князья, высшие сановники, духовные особы, учреждения, общества и частные лица. Слыша со всех сторон похвалы журналу и вообще своей издательской деятельности, Лабзин, человек большого самолюбия, считал, что его заслуги еще недостаточно оценены обществом, и, для еще большего поднятия себя во мнении своих поклонников, а особенно для придания себе силы в глазах своих противников, стал ходатайствовать о производстве своем в тайные советники и о назначении сенатором.
Ходатайство это осталось безуспешным, но 12 января 1818 г. Лабзин был назначен вице-президентом Академии художеств.
Недолго, однако, Лабзин пользовался плодами своих успехов и расположением правительства.
Враги его деятельности, как и прежде, не дремали; митрополит Филарет, Иннокетий (Смирнов), кн. С. А. Ширинский-Шихматов, А. С. Стурдза, архим. Фотий и многие другие, следя за статьями "Сионского Вестника", старались вооружить против Лабзина благоволивших к нему кн. Голицына и самого Императора; они обвиняли Лабзина в том, что статьями своего журнала, отрицая необходимость церковной обрядности и форм, он подрывает уважение к церкви, стремится к уничтожению святости преданий православной церкви, отрицает необходимость принадлежности к ней для достижения вечного спасения, неправильно толкует и даже отрицает некоторые таинства и вообще вводит учение, противное обрядам и установлениям Вселенских Соборов, не соглашается с истинами Символа Веры и заявляет себя противником внешней церкви.
Как и в 1806 году враги Лабзина восторжествовали: князь Голицын согласился, наконец, с А. С. Стурдзой о необходимости подчинить "Сионский Вестник" духовной цензуре, и решение это, с согласия Императора Александра, в июне 1818 года было объявлено Лабзину.
Последний, видя в таком распоряжении желание прекратить существование его журнала, объявил в газетах о том, что он не может более продолжать издание "Сионского Вестника", который и остановился на июльской книжке (всего вышло, с 1806 г., IX частей или 25 книжек).
Эта новая неудача так повлияла на Лабзина, что он стал страдать сильными припадками падучей болезни, а в марте 1819 г. вынужден был взять полугодовой отпуск и уехать для лечения в село Рай-Семеновское (серпуховского уезда, московской губ.), славившееся своими целебными минеральными источниками и курортом, устроенным владельцем села А. П. Нащокиным.
Перед отъездом своим Лабзин получил от Государя 3000 pуб. на путевые издержки.
Хотя здоровье Лабзина не поправилось и припадки падучей болезни продолжались, однако он, вернувшись в Петербург в сентябре 1819 г., продолжал с неослабною энергиею работу в своей ложе "Умирающего Сфинкса" и трудился над изданием книг в излюбленном им направлении.
Со времени возобновления "Сионского Вестника" он издает множество сочинения на христианские темы.
1822 год закончил собою служебную общественную и литературную деятельность Лабзина: в заседании совета Академии художеств, происходившем 13 сентября 1822 г., А. Н. Оленин, ее президенту заявил о предстоящих выборах трех почетных любителей и предложил к избранию гр. Гурьева, гр. Аракчеева и гр. Кочубея.
Лабзин воспротивился избранию этих лиц, особенно избранию гр. Кочубея и, на возражение Оленина что гр. Кочубей — лицо близкое к Государю, заявил, что если достаточным поводом для избрания в почетные любители может быть признана близость к особе Государя, то он, в свою очередь, может предложить не менее близкое лицо — именно лейб-кучера Илью Байкова.
Весть об этом быстро распространилась по городу и уже 10 сентября гр. Милорадович просил Оленина уведомить его письменно о том, что произошло.
Таким образом, дело приняло официальный оборот, и умолчать о нем, как намерен был поступить Оленин, было уже нельзя.
Гр. Милорадович препроводил доклад Оленина, вместе со своим письмом, к Государю, находившемуся тогда в Вероне — и 20 октября последовал указ Сенату, коим Лабзин был отставлен от службы, кн. Голицыну приказано было объявить Оленину строгий выговор за недонесение о случившемся, а гр. Милорадовичу — выслать Лабзина из столицы с запрещением въезда в нее без особого разрешения.
По указанию гр. Кочубея, местом ссылки был избран г. Сенгилей, Симбирской губ., и Лабзин, получив от кн. Голицына, из бывших в его распоряжении сумм, 2000 руб., 13 ноября 1822 г. выехал из Петербурга, в распутицу, в чужой коляске, с престарелою женою своею Анною Евдокимовною и воспитанницей С. А. Мудровой.
Многие воспитанники Академии художеств ходили прощаться с ним, желая выказать ему свое внимание... Около Москвы экипаж, в котором ехали изгнанники, опрокинулся, с Лабзиным сделался его обычный припадок, а жена его повредила себе ногу. Добравшись до города, они остановились у старинного своего знакомого и друга, доктора и масона М. Я. Мудрова, принявшего их с особенною торжественностью и почетом, но уже на другой день им велено было выехать дальше.
Только в начале декабря Лабзин приехал в Симбирск, где некоторые его поклонники устроили ему встречу и наперерыв предлагали свою помощь.
Доехав, наконец, до Сенгилея, в глухое зимнее время, Лабзин с женою поместились в холодной, простой избе, испытывали всевозможные лишения и не имели возможности пользоваться медицинскою помощью, за неимением в городе доктора.
Один из старинных друзей Лабзина, П. П. Тургенев (масон, брат Ив. Петр. Тургенева), узнав о нужде его, снабдил его домашними и лекарственными припасами.
В половине мая 1823 г. Лабзину, по ходатайству кн. Голицына, разрешено было переселиться в Симбирск, причем ему пожалована была пенсия в 2000 руб. в год. В Симбирске Лабзин вскоре приобрел себе общее уважение и среди старых масонов, во главе с кн. М. П. Баратаевым, и среди симбирского общества.
Относясь сперва с недоверием к новым знакомствам, Лабзин вскоре стал сближаться с представителями местного общества: здесь познакомился и близко сошелся он с М. А. Дмитриевым, тогда еще молодым человеком, оставившим любопытные воспоминания об этом знакомстве; часто Лабзин бывал у архимандрита Серафима и у кн. Баратаева под Симбирском, и вскоре совсем примирился со своею судьбою. "Я думал", говорил он М. А. Дмитриеву, "что, уезжая из Петербурга, я оставляю там друзей, каких уж не нажить; но, вместо того, я нашел таких искренних и добрых друзей, каких у меня и там не было". Однако перенесенные Лабзиным волнения и неприятности сильно потрясли его здоровье, и он скончался в Симбирске 26 января 1825 г., 59 лет от рождения, и был погребен в Покровском монастыре.
Лабзин всегда производил сильное впечатление на всех, с кем случалось ему вступать в соприкосновение.
Его энергия и работоспособность были изумительны, и не мудрено, что он часто подавлял своею личностью людей, входивших с ним в сношения.
Известный Витберг, вспоминая о его превосходном даре слова, быстром взгляде и добром сердце, говорит, что "пылкий характер" Лабзина, при большом его самолюбии, "часто завлекал его в ошибки, но стремление его было всегда чисто"; "его неукротимый характер, — говорит Д. П. Рунич, — нисколько не влиял на прекрасные качества его сердца и еще менее на чистоту его стремлений". Сама наружность Лабзина, его манера ходить, высоко держа голову, очки, большой нос и что-то презрительное в губах придавали ему вид важный и гордый.
Лабзин, как и все вообще мистики, стремился, всеми силами души и вполне искренно, к раскрытию истинного значения христианства; разъяснения и удовлетворения этой потребности верующих людей нельзя было ожидать от тогдашнего духовенства, державшегося старых традиций и не шедшего навстречу внутренним запросам общества, но, в то же время, не хотевшего допустить, чтобы истолкованием религии занимались люди светские, в которых оно всегда готово было видеть сектантов и отступников от православия.
Отсюда же проистекали и все гонения на Лабзина, в увлечении своем и дошедшего, быть может, до некоторых крайностей, вызванных, однако, не злонамеренностью. "Каждый истинный христианин, есть мистик, и всякий мистик есть христианин", говорил он. И действительно, его приверженность к христианству, православной церкви и ее иерархии были безграничны: свидетельства беспристрастных современников все сходятся в этом отношении. "Оставляя в стороне, — говорит про Лабзина исследователь истории религиозного мистицизма И. А. Чистович, — крайности его мистического направления, нельзя не признать искренности и горячности его в вере и его неустанной и самоотверженной деятельности, направленной к распространению в современном обществе понятий о живом и деятельном христианстве, к пробуждению в нем духа любви Христовой и к отвлечению его от низменных интересов, к исканию царства Божия". Некоторые отрицательные черты характера Лабзина не могут, поэтому, затемнить, облив его, как человека цельного и во многих отношениях замечательного.
Лабзин состоял почетным членом Московского университета и действительным членом Беседы любителей Русского слова.
(с) П. А. Бессонов